КЮХЕЛЬБЕКЕР
Вильгельм Карлович

БАРГУЗИНСКАЯ СКАЗКА

Напишите мне что-нибудь о Баргузине? Да что я напишу Вам о Баргузине? Об омулевом промысле? Статья прекрасная, только не для легкой, чисто литературной газеты, а для какой-нибудь тяжеловесной статистики - вдобавок, омулевый и все прочие промыслы в большом упадке в нашем краю, да я и мало знаю толку.

О нравах и обычаях любезных жителей и жительниц богоспасаемого града Баргузина и окрестных селений? Упомянуть о них значило бы замарать "Метляка" красивые крылышки, а говеналовские возгласы, которыми я поневоле приправлял бы свои очерки, усыпили бы ваших читателей.

Лучше расскажу вам "Баргузинскую сказку": в ней, по моему мнению, смысл глубокий. Это история Эдипа, но Эдипа между христианами. Не ожидайте, впрочем, от меня бойких замашек знаменитого казака Луганского, я, к несчастию; не родился простолюдином, и, если бы даже удалось мне подделаться под слог простонародный, все бы это было подделкой, мне же кажется, что и самая лучшая подделка никуда не годится. Но без предисловий!

"Жил был когда-то и где-то, или, как говорится в сказках, в некотором царстве, в некотором государстве старик, и женился он на молодой жене, и дал им Бог сына. Народ же в том царстве был крещеный, как водится в землях христианских, у них были церкви, монастыри и священники. Но водились и ворожеи, ведуны и кликуши, а старик, про которого рассказываем, более многих других держался суеверий прародительских. Вот почему еще и привел он к колыбели [?] сына до святого крещения старушку-кликушу, чтобы предрекла она судьбу новорожденному.

Завизжала, захохотала кликуша, как только взглянула на младенца, и с хохоту даже на пол упала. Вот вспрыгнула, поцеловала его в лоб и, приплясывая от радости, припевать над ним:

Люблю молодца,
И стукнет он отца,
На матери женится,
Убьет двух попов,
Что не сняли грехов.
Только [...]
Подрастет[?], переменится.

Последний стих она пропела жалобно да тут же подхватила: "Ну, что же, спасибо и за это, будет с нас, божки мои рогатенькие". - И опрометью выбежала из избы, потому что вошел священник, который водил хлеб-соль со стариком, и нарочно зашел, чтобы наведаться: скоро ли в Божий храм понесут крестить ребенка?

Не до того уже было несчастному отцу: он сидел ошеломленный зловещим предсказанием и насилу понял, зачем к нему священник пожаловал. Между тем повивальная бабушка распорядилась, ребенка окрестили, расстройство же отца приписали недугу. Между тем у старика было свое на уме: пусть лучше его волки съедят, чем вырасти ему и быть чудовищем! - вот что думал он о сыне, и, дождавшись ночи, несмотря на слезы матери, взял младенца и вынес его в темный лес, где и оставил зверям на съедение. В наш век это ему не сошло бы с рук: волостное правление, заседатель, исправник, вероятно, вступились бы и, по крайней мере, спросили бы почтенного старика, куда девался его Иван, Иваном-де назван был ребенок при крещении. Но в то время было все проще я никому и в голову не приходило осмотреть пустой гроб, который старик похоронил вместо своего наследника.

Неподалеку от места, куда старик вынес ребенка, был девичий монастырь. Инокини тогда еще хаживали в лес по грибы и ягоды: вот почему одна из них нашла Ванюшку в лесу и принесла его в обитель. Отдали ребенка на руки монастырскому пастуху, и он взрастил его. Вырос мальчик, стал молодец-молодцом, и оставаться ему в монастыре уже нельзя было, особенно еще потому, что порою стал всматриваться на хорошеньких белиц обители. Итак, однажды призвала его старушка игуменья, благословила его, снабдила на дорогу деньжонками и отпустила во все четыре стороны.

Шел, шел Ванюшка путем-дорогою и, наконец, прибрел в то селение, где родился и где еще отец и мать его здравствовали. Разгульная была Ваня-головушка, и скоро по кабакам с добрыми товарищами и по вечоркам с красными девушками спустил дочиста все благословение старушки игуменьи, т. е. деньжонки, которыми она снабдила его. Делать было нечего: ведь не пропадать было с голоду, и вот он нанялся к богатому мужику в работники. Случись же так, что этот мужик был родной его батюшка. Между тем наступила осень; капуста, морковь, репа и прочая овощ у хозяина Ивана родилась славная; только и воры же в том селении были удалые: так и опустошают огород крестьянина. Вот и приставил [...]

(середина сказки, к сожалению, не сохранилась)

в другой край, в какой-то город. "Пойду я к протопопу соборному: недаром он старший над священниками, должен быть умнее". Вот пришел, требует, чтоб тот исповедал его, исповедуется, что же? От протопопа ответ тот же, что и от простого попа деревенского. Застрелил Иван протопопа соборного и бежал в другое соседнее государство. А в том царстве давно уже славился святым житием некий старик-отшельник. К нему-то напоследок пришел Иван, и принес ему он покаяние и прибавил: "Двух попов я убил за то, что не возложили на меня эпитимьи". "Тяжки, - сказал отшельник, - грехи твои, но неисчерпаемо Божье милосердие. Вот, чадо, эпитимья тебе. В трех верстах от моего келья есть в лесу […], давно в ней нет ни икон, ни креста животворца, запустелая церковь [...].

Какое-то святотатство в старые годы тут случилось: вот почему и от стен этой церкви отринулась благодать, и получили лукавые духи власть посещать ее и пугать, и соблазнять грешников, которые бы зашли туда. Ступай, поселись в ее развалинах, молись, не принимая пищи, не предаваясь сну, не сдаваясь на соблазны и, если устоишь, так Бог тебя помилует, и отпустятся тебе твои преступления". Обрадовался Иван, поклонился отшельнику в ноги и поселился в той церкви. Всячески прельщал страдальца Демон: и пищу ему, голодному, предлагал самую вкусную, и приносил ему, жаждущему, воду студеную и вино сладкое, и пугал его страшилами.

Но Иван молился неусыпно за успокоение душ отца, матери и убитых священников, не вставал с помоста, лил слезы горючие и взывал к Отцу Небесному денно и ночно без сна и без пищи. И что же? Целый год прошел, и вдруг было видение отшельнику: иди и погреби тело страдальца [?] Божьего. Пришел отшельник и пал на колени, и прославил милосердие и чудотворное всемогущество Божие. Лежал Иван, будто спящий, и лицо его процвело улыбкою, и от тела исходило благоухание несказанное. Освятил Иван своим покаянием снова ту церковь и сам спас душу свою. И вновь храм украсился благолепно. Погребли, труженика, и много приходило народу поклониться мощам его".

- Вот, М[илостивый] Г[осударь] А[лександр] И[ванович], наша "Баргузинская сказка". По моему мнению, в ней смысл глубокий и, откровенно признаюсь, я ее ставлю выше пресловутого мифа об Эдипе, в котором те же ужасы, но вовсе не видно, почему Эдип мог сделаться потом угодником сил небесных. Рассказал же мне эту сказку мой работник баргузинский мещанин Алекс. Каминский.

В начало страницы

::Главная:: ::О восстании:: ::О Баргузине:: ::Новая жизнь:: ::В памяти:: ::О музее::

Web-design - А. Шадрин © Компьютерный центр Уринской средней школы